Том 6. Стихотворения, поэмы 1924-1925 - Страница 15


К оглавлению

15
         годами вселённую.
Но вот
   пошла
      разрастаться тряпица
на весь Париж,
      на мир,
            на вселенную.
Бурчат:
   «Флажок за долги?
            Не цена!»
А тут —
      и этого еще не хватало! —
Интернационал
через забор
      махнул
         и пошел по кварталам.
Факт —
   поют!
      Играют —
            факт!
А трубы дулись,
          гремели.
А флаг горит,
      разрастается флаг.
Переполох на Гренелле.
Полезла консьержка.
         Консьерж полез.
Из всех
   из парадных окрест,
из тысяч
      свистков
      «Аксион франсез»
ревет
   кошачий оркестр.
Орут:
   «Чем петь,
          гоните долги!»
Мы жарим.
      Смолкают, выждав.
И снова
   свистят,
           аж трещат потолки.
Мы вновь запеваем —
            трижды.
Я крикнуть хочу:
          «Извините, мусьи!
Мы
       здесь
       пребываем по праву.
Для этого
        мили
      Буденный месил,
гоняя
   белых ораву.
Орете не вы,
      а долги орут.
Доели
   белые,
      знать.
Бросали
   франки в них,
         как в дыру,
пока
   догадались
      признать.
В драках,
       чтоб песне
         этой
            распе́сниться,
рубили нас
      белые
         в доски.
Скажите,
       их пушки
         вашим
            ровесницы?
Их пули
      вашинским
         тёзки?
Спуститесь на землю!
         Мораль —
               облака.
Сторгуемся,
      милые тети!
У нас
   от нашествий,
         у нас
            от блокад
ведь тоже
        трехверстный счетик.
Мы стали
        тут
      и не двинемся с места.
А свист —
          как горох
         об гранит.
Мы мёрли,
          чтоб петь
         вот это
            вместо
«Боже,
буржуев храни». [1924–1925]

Третий фронт


Эй,
      Роста,
       давай телеграммы
            во все концы!
Сегодня
      со всех союзных мест
красной
   учительской армии бойцы
сошлись
   на первый
            учительский съезд.
На третьем фронте
         вставая горою,
на фронте учебы,
           на фронте книг, —
учитель
   равен
      солдату-герою —
тот же буденновец
         и фронтовик.
Он так же
        мёрз
      в окопах школы;
с книгой,
       будто с винтовкой,
            пешком
шел разутый,
      чуть не голый,
верст за сорок
      в город
         с мешком.
С краюхой черствой,
         с мерзлой луковкой,
Он,
      слушая
      вьюги шрапнельный рой,
сражался,
        бился
         с каждой буковкой,
идя
   в атаки
      со всей детворой.
В ОНО
   и в ВИКе
          к общей благости
работай
   не за страх, а за совесть,
а плату
   за май
      получишь в августе —
вот
      шкрабовских дней
         печальная повесть.
Пошла
   всесоюзная
         стройка да ковка.
Коль будем
      сильны
         и на третьем фронте —
Коммуну
      тогда
         ни штыком,
            ни винтовкой —
ничем
   с завоеванных мест не стронете.
И шкраб,
      как ребенка,
         школу вынашивал,
пока
   сменялась миром гроза.
И вот
   со всего
      Союза нашего
на шкраба
        с вниманьем
            поднялись глаза.
У нас
   долгов
      пред учителем
            много,
на весь ССР
      сегодня
         звучите:
идущий
   со своей коммуною в ногу,
да здравствует
      красный
         народный учитель!
Но каплю и грусти
         прибавим к этому:
учитель,
      чеши виноватое темя, —
каб раньше
      учитель
         пошел за Советом,
мы,
      может быть,
         были бы
            сплошь грамотеями.

[1925]

Рабкор («"Ключи счастья" напишет…»)


«Ключи счастья»
         напишет какая-нибудь дура.
Это
       раньше
      и называлось:
            л-и-т-е-р-а-т-у-р-а!
Нам этого мало —
         не в коня корм.
Пришлось
      за бумагу
         браться рабкорам.
Работы груда.
      Дела горы.
За что ни возьмись —
         нужны рабкоры!
Надо
   глядеть
      за своим Пе-Де —
15