Стал, как тень, шататься Пров,
горестью терзаем,
покорил его без слов
наш крестьянский за́ем.
Стала осень на дворе,
Пров — желтей соломы.
А у Климовых дверей
гость из исполкома.
Носогрейки закурив,
бают то да это.
Гость, все новости раскрыв,
стал читать газету.
Клим —
глазком
по тиражу…
Ухмыльнулся:
дай, мол,
повернее погляжу,
нет моих ли займов?
Глядь:
пятнадцать — сорок шесть
верно, точка в точку…
Номер этот мой и есть,
кличь жену и дочку!
Клим гудит, как барабан,
голова —
в тумане:
«Хоть билет заложен в банк,
выйгрыш же в кармане!»
Вновь собрался Рачий брод
у счастливцевых ворот.
«Вот так вышел верный понт!» —
шамкнул дедка Ферапонт.
«Вот тебе и серия!» —
взвизгнула Лукерья.
Снова гомон, снова рты,
как ворота, расперты́.
Снова в город едет Клим.
Конь — худой и шаткий.
Ворочается к своим
на гладенькой лошадке.
Говорит он, что теперь
с каждою неделею
улучшаться будет, верь,
наше земледелие.
Что для каждого села,
где хозяйство худо,
банк поправит нам дела,
выдавая ссуду.
Что, с процентом возвратив
взятые гроши нам,
власть
через кооператив
всюду даст машины.
с Провом Клим
до темноты
вновь сидит на бревнах,
обсуждая «Бедноты»
ряд вопросов кровных.
Но теперь их различать
легче ребятишкам.
Климу:
«Выигрыш» кричат,
Прову ж вслед:
«Кубышка».
Чтоб тебя
порочить так
было бы нельзя им —
каждый лишний свой пятак
вкладывай-ка в за́ем.
[1924]
Не счесть в стране
хозяйств распылённых,
что ни деревня —
нужда видна.
И тут и там
нехватает силенок:
одна лошаденка,
коровенка одна.
Так крестьянин
и кружится белкой,
едва зарабатывая
на прокорм.
Никак
от формы хозяйства
мелкой
ему не подняться
до высших форм.
На крупное хозяйство
легко б опираться,
скорей бы изжить
тяжелые дни,
если повсюду
в кооперацию
мелких хозяев
объединить!
Две деревеньки
друг против друга
стояли, хмурясь
над речкой Сухой,
обе —
не то что трактора —
плуга
не знали,
шкрябая землю
сохой!
От этого шкрябанья —
земля, что короста,
на коросте же
не растет и лопух.
Вот так и жили,
чересчур уж просто:
кто не худел —
тот с голоду пух.
Правая — Гореловка,
левая — Нееловка.
Слева — болото,
справа — гора.
У обоих —
хозяйство
уж такое мелкое,
что от взгляда сухого
начинало выгорать.
Верст за сто город,
за сорок — школа,
придет нужда —
хоть топись в реке.
Да жил
в Нееловке
помощник скорый,
скупщик сырья
Едунов Патрикей.
Знали его взрослые
и дети,
даже собаки знали
и во́роны.
Что ни говорите —
общий благодетель.
Густа бородища —
на обе стороны.
Тут как тут он
в случае неурожая,
не давал усохнуть
материнскому молоку.
Зато в урожай,
ему не возражая,
все зерно Патрикею
волокут.
Но не только зерном
зашибал он деньгу,
не только на этом
имел выгоду,
закупал на корню
и лен и пеньку,
ничему из деревни
не давал выходу.
Кроме всего,
был он страшный противник
всяких организаций
кооперативных.
«Это же, —
говорил он, —
антихристова печать!
Это ж, —
гремел он, —
Вавилонская блудница!
Разве возможно
такое нам начать,
чтобы в ней вам всем
объединиться?!
Кой попадется в такой разврат,
то не видеть тому
до веку
ни божьего солнца,
ни царских врат,
этакому человеку».
Ему возражать
пытался Ермил,
про то, что, мол,