Том 6. Стихотворения, поэмы 1924-1925 - Страница 8


К оглавлению

8
От зевоты
      скулы
              разворачивает аж!
Дорогойченко,
      Герасимов,
            Кириллов,
                  Родов —
какой
   однаробразный пейзаж!
Ну Есенин,
      мужиковствующих свора.
Смех!
   Коровою
      в перчатках лаечных.
Раз послушаешь…
         но это ведь из хора!
Балалаечник!
Надо,
   чтоб поэт
         и в жизни был мастак.
Мы крепки,
      как спирт в полтавском штофе.
Ну, а что вот Безыменский?!
            Так…
ничего…
      морковный кофе.
Правда,
   есть
      у нас
         Асеев
            Колька.
Этот может.
      Хватка у него
            моя.
Но ведь надо
      заработать сколько!
Маленькая,
      но семья.
Были б живы —
          стали бы
            по Лефу соредактор.
Я бы
   и агитки
      вам доверить мог.
Раз бы показал:
         — вот так-то, мол,
               и так-то…
Вы б смогли —
          у вас
         хороший слог.
Я дал бы вам
      жиркость
             и су́кна,
в рекламу б
      выдал
         гумских дам.
(Я даже
   ямбом подсюсюкнул,
чтоб только
      быть
         приятней вам.)
Вам теперь
      пришлось бы
            бросить ямб картавый.
Нынче
   наши перья —
         штык
            да зубья вил, —
битвы революций
         посерьезнее «Полтавы»,
и любовь
         пограндиознее
                   онегинской любви.
Бойтесь пушкинистов.
            Старомозгий Плюшкин,
перышко держа,
          полезет
            с перержавленным.
— Тоже, мол,
      у лефов
         появился
               Пушкин.
Вот арап!
      а состязается —
            с Державиным…
Я люблю вас,
      но живого,
            а не мумию.
Навели
   хрестоматийный глянец.
Вы
   по-моему́
         при жизни
            — думаю —
тоже бушевали.
      Африканец!
Сукин сын Дантес!
         Великосветский шкода.
Мы б его спросили:
         — А ваши кто родители?
Чем вы занимались
            до 17-го года? —
Только этого Дантеса бы и видели.
Впрочем,
       что ж болтанье!
            Спиритизма вроде.
Так сказать,
      невольник чести…
               пулею сражен…
Их
     и по сегодня
         много ходит —
всяческих
        охотников
         до наших жен.
Хорошо у нас
      в Стране советов.
Можно жить,
      работать можно дружно.
Только вот
      поэтов,
            к сожаленью, нету —
впрочем, может,
           это и не нужно.
Ну, пора:
       рассвет
           лучища выкалил.
Как бы
   милиционер
         разыскивать не стал.
На Тверском бульваре
         очень к вам привыкли.
Ну, давайте,
      подсажу
         на пьедестал.
Мне бы
   памятник при жизни
            полагается по чину.
Заложил бы
      динамиту
         — ну-ка,
               дрызнь!
Ненавижу
         всяческую мертвечину!
Обожаю
      всяческую жизнь!

[1924]

Пролетарий, в зародыше задуши войну!

Будущие:
Дипломатия

— Мистер министр?
         How do you do?
Ультиматум истек.
         Уступки?
            Не иду.
Фирме Морган
         должен Крупп
ровно
   три миллиарда
         и руп.
Обложить облака!
         Начать бои!
Будет добыча —
           вам пай.
Люди — ваши,
         расходы —
            мои.
Good bye!

Мобилизация

«Смит и сын.
      Самоговорящий ящик»
Ящик
   министр
      придвинул быстр.
В раструб трубы,
          мембране говорящей,
сорок
   секунд
      бубнил министр.
Сотое авеню.
      Отец семейства.
Дочь
   играет
      цепочкой на отце.
Записал
   с граммофона
         время и место.
Фармацевт — как фармацевт.
Пять сортировщиков.
         Вид водолаза.
Серых
   масок
      немигающий глаз —
уставили
        в триста баллонов газа.
Блок
   минуту
      повизгивал лазя,
грузя
   в кузова
      «чумной газ».
Клубы
   Нью-Йорка
         раскрылись в сроки,
раз
      не разнился
         от других разов.
Фармацевт
          сиял,
          убивши в покер
флеш-роялем
8