Том 6. Стихотворения, поэмы 1924-1925 - Страница 41


К оглавлению

41
Казалось —
      наша лодчонка кренится —
Вильгельмов сапог,
         Николаева шпористей,
сотрет
   Советской страны границы.
Пошли эсеры
      в плащах распашонкой,
ловили бегущих
          в свое словоблудьище,
тащили
   по-рыцарски
         глупой шпажонкой
красиво
   сразить
      броневые чудища!
Ильич
   петушившимся
         крикнул:
                 — Ни с места!
Пусть партия
      взвалит
         и это бремя.
Возьмем
   передышку похабного Бреста.
Потеря — пространство,
                выигрыш — время. —
Чтоб не передо̀хнуть
      нам
         в передышку,
чтоб знал —
      запомнят уда́ры мои,
себя
не муштровкой —
            сознанием вышколи,
стройся
   рядами
         Красной Армии.
Историки
        с гидрой плакаты выдерут
— чи эта гидра была,
         чи нет? —
а мы
        знавали
      вот эту гидру
в ее
       натуральной величине.
«Мы смело в бой пойдем
за власть Советов
и как один умрем
в борьбе за это!»
Деникин идет.
      Деникина выкинут,
обрушенный пушкой
         подымут очаг.
Тут Врангель вам —
         на смену Деникину.
Барона уронят —
             уже Колчак.
Мы жрали кору,
          ночевка — болотце,
но шли
   миллионами красных звезд,
и в каждом — Ильич,
         и о каждом заботится
на фронте
         в одиннадцать тысяч верст.
Одиннадцать тысяч верст
            окружность,
а сколько
       вдоль да поперек!
Ведь каждый дом
             атаковывать нужно,
каждый
   врага
      в подворотнях берег.
Эсер с монархистом
         шпионят бессонно —
где жалят змеей,
          где рубят с плеча.
Ты знаешь
   путь
      на завод Михельсона?
Найдешь
      по крови
            из ран Ильича.
Эсеры
   целят
      не очень верно —
другим концом
      да себя же
            в бровь.
Но бомб страшнее
             и пуль револьве́рных
осада голода,
      осада тифо́в.
Смотрите —
      кружат
         над крошками мушки,
сытней им,
          чем нам
         в осьмнадцатом году, —
простаивали
      из-за осьмушки
сутки
   в улице
      на холоду.
Хотите сажайте,
          хотите травите —
завод за картошку —
         кому он не жалок!
И десятикорпусный
         судостроитель
пыхтел
   и визжал
          из-за зажигалок.
А у кулаков
      и масло и пышки.
Расчет кулаков
      простой и верненький —
запрячь хлеба̀
      да зарой в кубышки
николаевки
      да ке́ренки.
Мы знаем —
      голод
         сметает начисто,
тут нужен зажим,
            а не ласковость воска,
и Ленин
   встает
      сражаться с кулачеством
и продотрядами
          и продразверсткой.
Разве
   в этакое время
         слово «демократ»
набредет
       какой головке дурьей?!
Если бить,
         так чтоб под ним
            панель была мокра:
ключ побед —
      в железной диктатуре.
Мы победили,
      но мы
         в пробоинах:
машина стала,
      обшивка —
            лохмотья.
Валы обломков!
         Лохмотьев обойных!
Идите залейте!
      Возьмите и смойте!
Где порт?
        Маяки
          поломались в порту,
кренимся,
        мачтами
         волны крестя!
Нас опрокинет —
            на правом борту
в сто миллионов
           груз крестьян.
В восторге враги
           заливаются воя,
но так
   лишь Ильич умел и мог —
он вдруг
   повернул
            колесо рулевое
сразу
   на двадцать румбов вбок.
И сразу тишь,
      дивящая даже;
крестьяне
       подвозят
         к пристани хлеб.
Обычные вывески
         — купля —
                — продажа —
— нэп.
Прищурился Ленин:
         — Чинитесь пока чего,
аршину учись,
      не научишься —
                 плох. —
Команду
      усталую
           берег покачивал.
Мы к буре привыкли,
         что за подвох?
Залив
   Ильичем
         указан глубокий
и точка
   смычки-причала
              найдена,
и плавно
       в мир,
      строительству в доки,
вошла
   Советских республик громадина.
И Ленин
   сам
      где железо,
              где дерево
носил
   чинить
      пробитое место.
41