Том 6. Стихотворения, поэмы 1924-1925 - Страница 42


К оглавлению

42
Стальными листами
         вздымал
               и примеривал
кооперативы,
      лавки
         и тресты.
И снова
   становится
         Ленин штурман,
огни по бортам,
          впереди и сзади.
Теперь
   от абордажей и штурма
мы
     перейдем
      к трудовой осаде.
Мы
      отошли,
      рассчитавши точно.
Кто разложился —
               на берег
            за во̀рот.
Теперь вперед!
      Отступленье окончено.
РКП,
команду на борт!
Коммуна — столетия,
         что десять лет для ней?
Вперед —
        и в прошлом
            скроется нэпчик.
Мы двинемся
      во сто раз медленней,
зато
       в миллион
      прочней и крепче.
Вот этой
      мелкобуржуазной стихии
еще
       колышется
      мертвая зыбь,
но, тихие
       тучи
      молнией выев,
уже —
   нарастанье
             всемирной грозы.
Враг
        сменяет
      врага поределого,
но будет —
   над миром
            зажжем небеса
— но это
        уже
      полезней проделывать,
чем
       об этом писать. —
Теперь,
   если пьете
         и если едите,
на общий завод ли
         идем
            с обеда,
мы знаем —
      пролетариат — победитель,
и Ленин —
           организатор победы.
От Коминтерна
          до звонких копеек,
серпом и молотом
              в новой меди,
одна
        неписаная эпопея —
шагов Ильича
      от победы к победе.
Революции —
      тяжелые вещи,
один не подымешь —
         согнется нога.
Но Ленин
        меж равными
             был первейший
по силе воли,
      ума рычагам.
Подымаются страны
         одна за одной —
рука Ильича
      указывала верно:
народы —
         черный,
              белый
                и цветной —
становятся
          под знамя Коминтерна.
Столпов империализма
              непреклонные колонны —
буржуи
   пяти частей света,
вежливо
   приподымая
         цилиндры и короны,
кланяются
          Ильичевой республике советов.
Нам
       не страшно
      усилие ничье,
мчим
   вперед
      паровозом труда…
и вдруг
   стопудовая весть —
            с Ильичем
удар.
Если бы
   выставить в музее
плачущего большевика,
весь день бы
      в музее
         торчали ротозеи.
Еще бы —
         такое
         не увидишь и в века!
Пятиконечные звезды
         выжигали на наших спинах
            панские воеводы.
Живьем,
      по голову в землю,
            закапывали нас банды
            Мамонтова.
В паровозных топках
         сжигали нас японцы,
рот заливали свинцом и оловом,
отрекитесь! — ревели,
         но из
горящих глоток
      лишь три слова:
— Да здравствует коммунизм! —
Кресло за креслом,
         ряд в ряд
эта сталь,
       железо это
вваливалось
      двадцать второго января
в пятиэтажное здание
         Съезда советов.
Усаживались,
      кидались усмешкою,
решали
   по̀ходя
      мелочь дел.
Пора открывать!
          Чего они мешкают?
Чего
   президиум,
         как вырубленный, поредел?
Отчего
   глаза
      краснее ложи?
Что с Калининым?
              Держится еле.
Несчастье?
          Какое?
         Быть не может!
А если с ним?
      Нет!
         Неужели?
Потолок
      на нас
      пошел снижаться вороном.
Опустили головы —
         еще нагни!
Задрожали вдруг
           и стали черными
люстр расплывшихся огни.
Захлебнулся
      колокольчика ненужный щелк.
Превозмог себя
         и встал Калинин.
Слёзы не сжуешь
           с усов и щек.
Выдали.
   Блестят у бороды на клине.
Мысли смешались,
         голову мнут.
Кровь в виски,
      клокочет в вене:
— Вчера
      в шесть часов пятьдесят минут
скончался товарищ Ленин! —
Этот год
      видал,
      чего не взвидят сто.
День
   векам
      войдет
         в тоскливое преданье.
Ужас
   из железа
      выжал стон.
По большевикам
          прошло рыданье.
Тяжесть страшная!
      Самих себя же
            выволакивали
                  волоком.
Разузнать —
      когда и как?
            Чего таят!
В улицы
   и в переулки
42