Том 6. Стихотворения, поэмы 1924-1925 - Страница 48


К оглавлению

48
Аэробитва

Не различить
      горизонта слитого.
Небо,
   воздух,
      вода —
         воедино!
И в этой
      синеве —
         последняя битва.
Красных,
       белых
         — последний поединок.
Невероятная битва!
         Ни одного громыханийка!!
Ни ядер,
   ни пуль не вижу мимо я —
только
   винтов
      взбешенная механика,
только
   одни
      лучи да химия.
Гнались,
       увлекались ловом,
и вдруг —
         поворачивали
                назад.
Свисали руки,
      а на лице
              лиловом —
вылезшие
        остекленелые глаза.
Эскадрильи,
      атакующие,
            тучи рыли.
Прожектор
          глаз
      открывает круглый —
и нету
   никаких эскадрилий.
Лишь падают
      вниз
         обломки и угли.
Иногда,
   невидимые,
         башня с башнею
сходились,
          и тогда
         громыхало одно это.
По старинке
      дрались
         врукопашную
два
      в абордаже
      воздушные дредноута.
Один разбит,
      и сразу —
             идиллия:
беззащитных,
      как щенят,
в ангары
      поломанные
         дредноуты вводили,
здесь же
   в воздухе
         клепая и чиня.
Четырежды
           ночью,
         от звезд рябой,
сменились
          дней глади,
но все
          растет,
      расширяется бой,
звереет
   со дня на́ день.
В бою
   умирали
      пятые сутки.
Враг
        отошел на миг.
А после
   тысяча
      ясно видимых и жутких
машин
   пошла напрямик.
В атаку!
   В лучи!! —
         Не свернули лёта.
В газ!!! —
         И газ не мутит.
Неуязвимые,
   прут без пилотов.
Всё
      метут
       на пути.

Гнут

Командав нахмурился.
            Кажется — крышка!
Бросится наш,
      винтами взмашет —
и падает
   мухой,
      сложивши крылышки.
Нашим — плохо.
           Отходят наши.
Работа —
        чистая.
           Сброшена тонна.
Ни увечий,
          ни боли,
         ни раны…
И город
      сметен
         без всякого стона
тонной
   удушливой
         газовой дряни.
Десятки
   столиц
      невидимый выел
никого,
   ничего не щадящий газ.
К самой
   к Москве
           машины передовые
прут,
   как на парад,
         как на показ…
Уже
       надеющихся
           звали вра́лями.
Но летчики,
           долг выполняя свой,
аэропланными
      кольцами —
            спиралями
сгрудились
      по-над самой Москвой.
Расплывшись
      во все
         небесное лоно,
во весь
   непреклонный
         машинный дух,
враг летел,
          наступал неуклонно.
Уже —
   в четырех километрах,
                в двух…
Вспыхивали
      в черных рамках
известия
      неизбежной ясности.
Радио
   громко
трубило:
      — Революция в опасности! —
Скрежещущие звуки
корежили
        и спокойное лицо, —
это
      завинчивала люки
Москва
   подвальных жильцов.
Сверху
   видно:
      мура —
так толпятся;
      а те —
в дирижаблях
      да — на Урал.
Прихватывают
      жен и детей.
Растут,
   размножаются
         в небесном ситце
надвигающиеся
         машины-горошины.
Сейчас закидают!
      Сейчас разразится!
Сейчас
   газобомбы
             обрушатся брошенные.
Ну что ж,
       приготовимся
              к смерти душной.
Нам ли
   клониться,
             пощаду моля?
Напрягшись
      всей
         силищей воздушной,
примолкла
          Советская Земля.

Победа

И вдруг… —
      не верится! —
            будто
               кто-то
машины
      вражьи
          дернул разом.
На удивленье
      полувылезшим
            нашим пилотам,
те скривились
      и грохнулись
            наземь.
Не смея радоваться —
         не подвох ли?
снизились, может,
         землею шествуют? —
моторы
   затараторили,
         заохали,
ринулись
       к месту происшествия.
Снизились,
      к земле приникли…
В яме,
   упавшими развороченной, —
обломки
48